И тотчас, словно повинуясь его страстному желанию, молочная белизна впереди по курсу вдруг стала резко темнеть.

Пилот напрягся, плотнее сжал руками рукояти управления…

– Не пойму… Что там?.. – подавшись вперед, настороженно молвил Барклай.

Вопрос его потонул в надрывном реве движка – майор дал полый газ и рванул штурвал на себя, пытаясь избежать столкновения с надвигавшейся из неизвестности вершиной горы…

И все же Давид с адресом не обманул – его бывшую жену Всеволод разыскал в небольшом городке Ставропольского края. Короткая надпись на листочке с указанными координатами привела на тихую улочку с растущими ровным рядком деревцами; к одноэтажному коттеджу, где, вероятно и проживали родители Виктории. Сердце в радостном возбуждении заколотилось еще быстрее, после того как свернув в нужный переулок, он заметил шагах в пятидесяти – против закрытых железных ворот, знакомую бордовую «десятку».

«Все верно – это ее машина!» – заключил мужчина, рассмотрев номерной знак.

Подойдя к калитке по ковру желтых осенних листьев, усеявших аккуратную дорожку, он долго не решался позвонить. Потом, набравши в легкие воздуха, все же дотронулся до кнопки…

Калитку отварила сама Виктория, но… не обрадовалась, не бросилась в объятья Барклая, не разрыдалась от жалости к себе. Скованность в движениях, пустота в отрешенном взгляде, неразговорчивость – вот что удивило, ошарашило гостя.

– Здравствуй, Вика, – попытался он улыбнуться. – Ты, кажется, мне не рада?

Без видимых эмоций она невнятно пробормотала:

– Здравствуй. Ну, проходи уж, раз приехал…

Родителей дома не оказалось. Девушка провела его на кухню, молча поставила на плиту чайник…

Кажется, у нее не было настроя ворошить прошлое; никогда не отличался разговорчивостью и Всеволод. Потому и решился действовать по-другому – приблизившись, обнял за хрупкие плечи, притянул к себе. Едва не касаясь губами лица, горячо прошептал:

– Я разыщу тебя, куда бы ты ни спряталась, как далеко ни уехала.

Опустив глаза, Виктория молчала…

Он осторожно поцеловал ее. Сначала в нежный висок, потом в губы; объятия его стали крепче…

– Не нужно, Всеволод, – слабо возразила она.

Чувствуя нутром состояние молодой женщины, мечущуюся неспокойную душу; неуверенность в их едва зародившихся отношениях; тревогу за будущее, он не останавливался, а с еще большим жаром прижимал к себе ее тело…

– Я приехал за тобой, – продолжал Барклай свой штурм, целуя шею и открытые плечи.

Когда же дело дошло до пуговиц коротенького халата, она неожиданно и резко воспротивилась.

– Нет! Нет, Всеволод, остановись, – крепко перехватила Вика мужскую руку, и, словно позабыв о слезах, проливаемых едва ли не каждую ночь, отстранилась, отошла. – Ты найдешь для этого… для… секса другую, – глухо молвила она, – человек ты хороший, с большой доброй душой. К таким бабы сами тянутся, липнут… Один, уверена, не останешься.

Чайник на плите давно исходил паром, да им было не до него…

Барклай снова подошел к ней, обнял.

– Пойми же, наконец, Виктория – не нужны мне никакие бабы! И сексом я хочу заниматься только с той, которую люблю больше жизни. И которая так же сильно любит меня! – улыбнувшись, он осторожно приподнял ее лицо, заглянул в глаза. – Я люблю тебя, Вика! Нужно было сказать об этом раньше, и… мне казалось: наши чувства взаимны. Неужели я ошибался?

– Возможно… Прости… В той жизни ты был мне прекрасным другом, и я благодарна тебе за все…

Фразы с затесавшимся словом «был», резанули слух – о нем говорилось в прошедшем времени. Да к тому же как о друге! Говорилось так, словно все их добрые отношения безвозвратно и навсегда потеряны…

– …Я по-прежнему тебя уважаю, испытываю огромную симпатию, привязанность…

– Симпатию?! – опешил он и совсем уж потерянно переспросил: – Привязанность?! – руки его медленно соскользнули с женских плеч. – Это… правда?..

Глаза ее снова наполнились слезами, дыхание перехватило, но она решительно кивнула.

С поникшей головой мужчина медленно шагнул к окну; бездумно глядя на осенний день, помолчал…

Затем печально произнес:

– Уважения с дружбой мне хватает и на службе. А симпатии и подавно не надо – ненавижу это слово!.. Переросток дружбы… Недоношенная любовь… Или просто насмешка после всего того, что было между нами.

И, развернувшись, решительно направился к двери. На пороге, чуть замедлив шаг, бросил:

– Не следовало мне приезжать. Прости за беспокойство – разбередил понапрасну душу…

Серые скалы с белесыми ледяными прожилками неумолимо приближались. Ни слева, ни справа конца этому страшному препятствию, так внезапно и некстати возникшему перед самолетом, видно не было. Выбора у летчика не оставалось…

Двигатель наружно ревел, заставляя «Антошку» карабкаться вверх и терять необходимую для полета скорость. Еще несколько томительных секунд и самолет доберется до наивысшей точки, на мгновение застынет без движения и… закувыркается в беспорядочном, гибельном падении на бесформенное нагромождение скал, льда и снега.

Однако Максим об этом не думал. Да и о значении минимальной скорости, гарантирующей от сваливания в штопор, он не ведал – тринадцать лет коптил атмосферу исключительно на вертолетах, а там правили бал иные инструкции, аэродинамические законы. Сейчас мысли его работали с предельной нагрузкой над другой задачей: не врезаться со всего маху в вершину…

И, кажется, он с нею справился.

Ан-2 сумел дотянуть до верхней кромки вытянутого, точно стена, горного отрога. Долбанул левой лыжей по камням; правую потерял от второго удара о наледь снежной шапки и, приняв горизонтальное положение, с трудом перевалил резко выступающую над рельефом складку.

Вспотевший Барклай хлопнул майора по плечу и облегченно выдохнул:

– Ну и работенка у вас, летунов! Тоже, мля, мармеладом не назовешь!..

– Нормальная работа!.. – проворчал бледный Скопцов и, переведя дух, добавил: – Лучше только у главного военного гинеколога.

Оба от души расхохотались, да в это мгновение движок чихнул раз, другой, третий и… смолк.

«Антошка» беззвучно планировал с остановившимся двигателем.

Из пассажирского салона прибежал встревоженный Толик, о чем-то спросил, да подполковник лишь нервно отмахнулся…

Края отрога уходили далеко в стороны и тонули все в той же густой облачности. И дабы не потерять столь драгоценного визуального контакта с землей, установленного едва ли не ценой жизни, пилот плавно развернул машину и повел ее вдоль хребта.

Высота пятьсот метров…

Наконец, облака сменились дымкой – видимость немного улучшилась, стала просматриваться местность впереди и под самолетом. Они перетянули еще одну возвышенность – на сей раз поросшую высокими хвойными деревьями. Сразу за ее вершиной перед взором открылось нечто похожее на альпийский луг – огромная, вытянутая поляна, бравшая начало от залысины на вершине сопки и тянувшаяся километра на полтора вниз – к самому ее подножью. Заканчивалась пустошь относительно ровным рельефом, резко переходящим в величавый темный лес.

И ни единого селения поблизости.

– Вторая в этом месяце аварийная посадка!.. Не слишком ли часто!? – возмущался майор, подбирая штурвал и внимательно оглядывая местность. Теперь – в полнейшей тишине, товарищи слышали даже его негромкое ворчание.

– Твое решение, Макс? – поинтересовался Всеволод.

– Чего тут решать?! Был бы бензин – поискали б место получше. А так остается действовать по принципу: ветер в харю – я х…рю.

– Это как?

– А как получится! Обычно этим принципом я пользуюсь только в отношениях с бабами – чтоб побыстрее затащить в постель.

– Пообещай, что научишь, если останемся живы. А то уж пятый десяток пошел, а я все теряюсь – боюсь их как огня.

– Ты!.. Боишься?! – искренне изумился Скопцов.